Август, письмо 3

посредничество Гарвея, криптология, говорящие собаки, устройство зеленой колоды

Любезный Рено,

Не удивляйся штампу на конверте. Я, конечно, не думал переезжать, а только попросил молодого человека Гарвея, студента двадцати четырех лет и твоего тезку, оказать мне услугу, переправив тебе это письмо.

Два слова о нашем любезном посреднике. Этот молодой ученый разработал, пожалуй, не новый, зато действенный метод, позволяющий получать из казенного золота хромовые квасцы, причем без особых затрат на Больцерово электричество.

Замечательные эти изыскания не принесли юноше ничего, кроме неприятностей. В начале месяца я встретил его в гардеробной, с ног до головы покрытого ссадинами и ушибами --- по его словам, результат взрыва уникальной, но неаккуратно рассчитанной установки. (От которой, говорят, не осталось и следа, если не считать горстки зловонной пыли. Во всяком случае, ничего кроме этого не смогла обнаружить в лаборатории г-на Гарвея инспекция от Академии.) Чувствуя необходимость восстановить расстроенное здоровье, Рено Гарвей отправляется на родину, вглубь континента; это письмо едет с ним. Труды этого достойного молодого человека, я убежден, ни в коей мере не сопряжены ни с чтением рун, ни с гаданием по движущемуся песку и пестрой бумаге, ни с сомнительной кухней старинных рукописей... Посуди сам, мог ли я доверить письмо в лучшие руки?

К слову, я нашел у Шарнеля превосходный рецепт изготовления надежного сургуча. Идея проста до чрезвычайности, тем более, что часть, посвященную тому, как подобрать и воспроизвести на печатке именной ключ (позволяющий вскрыть ее одному только адресату) я мог бы и сам переписать куда более внятно. Ты и я, мы никогда не пренебрегали вульгарной криптологией, и эта наука теперь неизменно выручает нас со смиренною благодарностью бедной изгнанницы. А у нас в Академии, поверишь ли, не так давно вовсе закрыли ее отделение. Ученое высокомерие, лишний раз явленное в этом жестоком акте, мне решительно не по душе. Подумать только --- ходят слухи, что Вогнер, блистательный арифмолог, отказался от мантии и поступил на службу в Государственный Секторат!

Но --- к делу. Твое письмо вернуло меня к жизни; я прочел в нем надежду на то, что ты согласишься принять мои сердечные извинения. Я ведь всерьез намеревался выйти из игры, о чем тебя известил было короткой, но прочувствованной запиской. Написал я ее ранним утром, и тут же, ощутив прилив последних сил, сам, своими собственными ногами, добрел до почты! ...Вернее, до того, что от нее осталось --- увы, это немного.

Оказалось, в городке случился большой пожар: сгорела и почта, и стена вокруг плавательного бассейна для отдыха градоправителя, и приют для породистых собачек госпожи Катотони. Я уж не знаю, что сталось со служителями, да и собачек, признаться, жаль. Кормили их отборными лакомствами, молоками диковинных рыб, и выходит, что все впустую. Госпожа Катотони полагала, что соединения фосфора, содержащиеся в молоках, оказывают особенное действие на клетки мозга, и все ждала, что бедные ее подопечные вот-вот научатся разговаривать. (Я спросил потом об этом хозяюшку и узнал от нее, что соседи погорелого здания в один голос утверждают, будто бы щенок ротвейлера, которого нашли в обломках северного крыла пришибленным балкой, перед тем, как испустить дух, в самом деле немало наговорил. Я хотел уточнить, что же именно, но хозяюшка застыдилась, и на мои расспросы отвечала лишь --- мол, так, пустое. Намекнула, однако, что неблагодарный ублюдок оказался недоволен содержанием в пансионе, неделикатно отзывался об общеизвестном благочестии мадам Катотони, а ближе к концу принялся почему-то в возмутительных выражениях поносить членов Городского Совета. Тут его и пристрелили, уж слишком он страдал от ожогов. Счастье, что я далек от политики.)

Я был сперва огорчен, а после, кой-как добравшись домой, удивлен тем, что до сих пор не чувствую недомогания. Матушкин гадальный станок (шуточная говорящая книга для дам, со встроенным счетчиком) неизменно предсказывал мне в детстве смерть от огня, так что я, движимый мрачной иронией, с вечера приготовил себе огненную настойку. Я не пил ее, но дышал парами и полагал, что этого должно быть достаточно. Что же вышло --- настоящий пожар догорел без меня, а затем и верная стрела отравы меня миновала?

Конечно, причина всему --- упадок чувств, и вслед за ним немедленная рассредоточенность мыслей. Я упустил из виду важнейшую деталь, и в моем исходном растворе недоставало, вообрази себе, экстракта горького миндаля! Смешная эта рассеянность выдает на деле несерьезность моих намерений; сколько я помню, никогда прежде такого со мной не бывало. К тому же я, поспешив, не проверил поутру почтовой корзины, а ведь твое письмо ждало меня в ней! Судьба улыбнулась мне нежней хозяюшки: задержись оно на день в пути, и меня, вероятно, уже не было бы в живых, чтобы о нем пожалеть... Как дальновидно с твоей стороны всякий раз оставлять копии.

Мне не хотелось бы лишний раз возвращаться здесь к тому печальному случаю, который едва не разлучил меня с тобою, с нашей работой, с посвежевшим вдруг воздухом и с хозяюшкой. Твое объяснение представляется мне во многом удовлетворительным; незначительные возражения оставляю пока при себе. Теперь, пожалуй, я рискну испросить у тебя копию исчезнувшего письма. Все же, на сей раз не прилагай рецепта, так будет осторожнее. Надеюсь, ты разыщешь как-нибудь оказию в наш городок.

Я пишу, и рука тянется к картам. Зеленая колода передо мной, на столе; здесь же и диаграмма. В твоей копии я не стал прорисовывать кое-каких деталей, она и без того слишком загруженна. Попробую дать необходимые пояснения на словах.

Вообрази себе, будто наши карты --- не гадальные, а игральные, и не игральные даже, а вспомогательные в отношении некоей игры из тех, в какие мы игрывали школьниками. Хорошо знакомые тебе символы я, увеличив в масштабе, перенес на лист под видом географических объектов: это оказалось весьма удобно. Итак, на фоне белой пустыни мы имеем некие образования, населенные веселыми духами, чьи забавы уже не первый десяток лет преследуют нас наяву и во сне. Можно, впрочем, счесть пустыню морем, а контуры, выведенные красным --- островами, это ничего не изменит. Помнишь ли древнюю легенду восточных племен, согласно которой бессмертные духи низшего уровня обитали на четырех плавучих горах, безжалостно гоняемых ветром по поверхности вод? Духи эти, уставшие от беспорядочных странствий, обратились будто бы с жалобой к Верховному Владыке: дескать, вылетая в привычном направлении, дабы навестить родственников на соседней горе, приходилось иной раз по нескольку дней блуждать в негостеприимном воздухе морских гроз: это и опасно, и утомительно. Тогда Владыка воодрузил горы на спины большим подводным черепахам, и навещать друг друга стало удобнее.

Нужно принять какую-либо сходную версию, чтобы обьяснить нежелание духов удаляться от своих поселений. Ибо уход от демаркационной линии дальше, чем на четыре квадрата (я наложил на лист квадратную сетку), смертелен для обитателя поселений. Таковы правила игры.

Ты спросишь меня о числе участников, о выигрышной стратегии, о ставках --- ничего этого я не знаю. Я составил диаграмму возможных ходов и, если хочешь, неполное описание мира, но помимо этого мне ничего не известно. Правил, конечно, должно быть больше; с моим списком можно играть и в одиночестве. Когда я внимательно смотрю на свою картину, меня охватывает странный трепет; я слышу, как он поднимается изнутри. Что-то говорит мне о том, что ставкой в такой игре служит жизнь, а проигрыш почти неизбежен. Дух, как и земной человек, может погибнуть --- но что ждет его после?

Для игры нужны кости, хотя едва ли не в каждый свой ход игрок может обойтись и без них. У кости должно быть девять равноправных граней; такую я сделать не смог. Я видел во сне подходящую форму, но она, боюсь, не уживется в нашем пространстве. Ты, вероятно, найдешь лучший выход, а я поступил, как профан: взял простые кубические и отождествил в них противоположные грани. Бросаю теперь две кости вместо одной, как в кабаке.

У каждой масти такие картины (не удивляйся пестроте списка): воздух, вода, земля, огонь, движение циклическое, движение прямолинейное, воля к жизни, воля к смерти и мертвый штиль. Есть еще неудобство, с которым придется мириться: в каждой масти применяется своя шкала расстановки карт по величине и значению. Так, масть, соответствующая центральному поселению, имеет нижеследующие приоритеты:

воля к смерти, огонь,

мертвый штиль,

движение прямолинейное, воля к жизни,

движение циклическое, земля, вода,

воздух.

Воздух, как низшая карта; высшая здесь --- воля к смерти.

Поселение в форме S-изогнутого червя, соответствующее масти с аптекарским символом, смотрит на вещи иначе. Его шкала такова:

движение циклическое, земля, воля к жизни, вода, воля к смерти, огонь, воздух, движение прямолинейное и мертвый штиль.

Далее, по ходу часовой стрелки:

{рыбная ловля} вода, воля к смерти, воля к жизни, мертвый штиль, огонь, движение циклическое, движение прямолинейное, воздух, земля.

{охота на зверей и птиц} движение циклическое, огонь, воля к смерти, движение прямолинейное, воля к жизни, земля, воздух, мертвый штиль, вода.

{воспитание молодых духов} воля к жизни, движение прямолинейное, воля к смерти, огонь, воздух, вода, земля, мертвый штиль, движение циклическое.

{полезные минералы} земля, огонь, мертвый штиль, воля к смерти, движение прямолинейное, вода, движение циклическое, воздух, воля к жизни.

{выделывание тканей} движение циклическое, воля к смерти, воля к жизни, вода, воздух, земля, мертвый штиль, огонь, движение прямолинейное.

Накануне своего хода игрок получает семь карт, по одной каждой масти (а сделав ход, возвращает почти все карты в колоду, которая затем тщательно перемешивается). Старшая карта (по внутренней шкале каждой масти), или одна из старших карт равной ценности, имеющихся на руках, определяет его движение, ибо он будет перемещаться. Однако, не желая перемещаться в направлении старших карт, игрок вправе "убить" каждую из них картой другой масти, но того же значения, и тогда выбрать следующую по величине --- или же бросать кости.

Кости определяют, как далеко игрок может продвинуться в своем путешествии. Лучшая цифра --- "8", ибо переезд в центральное поселение имеет свои преимущества. В целом игрок волен выбирать любое число клеток, не превышающее выпавшей ему цифры, за одним только исключением. Цифра "9" означает смерть, и здесь обратного хода нет.

Едва не забыл! В зеленой колоде есть четыре одинаковые карты, совсем простенькие. На них изображен Гор, изгоняющий из рая двух восставших близнецов --- символ нашего континента. Так вот, эти карты я называю "Обман".

Они чрезвычайно важны, и вот почему. Игрок, получивший такую карту, вправе пропустить ход, и не один, а все семь --- полный круг. Всякий раз он тянет карты, и всякий раз, как и прочие, он вправе сохранить у себя полюбившуюся ему карту, одну или две.

Игрок, не имеющий "Обмана", использует одну карту, и одну же может себе оставить, отложив в сторону. Таким манером возможно собрать семь особых карт: по одной каждой масти, так что каждая масть представлена самой старшей или же самой младшей картой. Обладатель такого набора в свой ход вправе приостановить игру и объявить ставку на внешний выигрыш. В таком случае он снова бросает кости. На сей раз, счет до пяти очков включительно означает смерть, выше --- внешний выигрыш. Значение такого исхода я не берусь выразить словами, но это --- лучшая из двух возможных побед.

Очевидно, при наличии "внешнего выигрыша" возможен и "внутренний". Для его достижения есть три возможности. Первая --- вытянуть карту "Огонь" центральной масти, переехать и в следующий тур бросить кости. Счет до четырех включительно означает смерть, выше --- внутренний выигрыш, если только в ближайший (и последний) тур кто-нибудь не объявит внешнего. Вторая возможность --- побывать четыре раза на центральном острове, и в последий раз, в свой ход, кинуть кости на тех же условиях. Наконец, третья --- побывать во всех семи поселениях (читай --- обучиться семи ремеслам), и затем, оказавшись (в первый или в очередной раз) в центральном поселении, бросить кости в надежде на внутренний выигрыш. В этом случае достаточно получить более двух очков; иначе --- смерть.

Теперь о значении "джокеров". Как в любой игральной колоде, они могут заменять карты. Твой длинноволосый, с аркебузой или пищалью, отвечает за воду, циклическое движение, мертвый штиль и землю, любой масти. Плод же моих графических амбиций, более всего напоминающий дохлую рыбу, может служить за волю к смерти, волю к жизни, прямолинейное движение и за воздух. За огонь не отвечает из них никто.

И еще одно. Если кто-либо, находясь в промежутке между поселениями, внутри линии, помеченной пунктиром, вытянет длинноволосого --- он погиб. За пределами пунктирной линии игроки, вероятно, оказываются реже, разве кто вычислит, что оттуда он вернее попадет в нужное ему поселение. Но если, пребывая за этой границей, он вытащит джокера с рыбьим хвостом --- считай, судьба его погубила.

Как видишь, погибнуть могут хоть бы и все до одного в этой игре. Побеждает ли последний оставшийся в живых? Право, не знаю...

Да, вот еще последнее правило. Если внешний выигрыш принесла девятка, всех игроков считают погибшими. Впрочем, это, пожалуй, глупость, только уж очень она просится на бумагу...

Я должно быть, позабыл здесь кое-что, но разобраться в диаграмме ты сумел бы и без моих сумбурных разъяснений.

Прощай, мой Рено; сожалею, если наскучил! А скажи, угадал ли ты, что за труд твоего Германиуса помог мне в моих построениях?

Обязанный тебе тем, что это перо бежит по бумаге,
А.М.



Любовь, ручные чудовища и письмена горячим железом