А Чернов --- я тогда уж скажу подробнее --- приехал якобы послушать Кооператив Ништяк. Позднее он сам уточнял, катаясь по полу в промежутках между попытками поцеловать руки Диме Каледину: "Да нахуя мне этот... Кооператив? Ну его нахуй. Кооператив --- хи-хи! --- Ништяк... у-у-у! еврейская бллядь!!" Из этого я и заключаю, что он не так уж интересуется музыкой. Собственно, он обо всем предупредил заранее: едва приехал, заговорил о том, что будто бы у него под воздействием алкоголя случается полная амнезия, что он выкидывает такие вещи, судя по рассказам знакомых... а сам наутро ничего и не помнит. Запланированная амнезия была осуществлена и стоила, по-видимому, немалых усилий: спиртных напитков было немного, я в процессе извинения показала соседке пустые бутылки, она жалостно покачала головой и повторила: "больной человек... слабак." Хотя, с другой стороны, ничего особенного Чернов и не выкидывал: у нас на физтехе дети рабочих такое делают каждый день, от одной растерянности (ну и девки не дают). Правда, там малые дети/соседи не спят за стенкой.
Рассуждал Чернов, по своему обыкновению, "о пизде"; поминая наших общих знакомых девочек, пояснял, что они делают то, что им Чернов говорит, а он к этому относится с пониманием (потому-де, что женщина "должна служить"). Очень просил любви, иногда утверждая, что Каледин хоть и хорош собой, но со мной ему кажется предпочтительней, а в других случаях кричал выражения в том смысле, что с Калединым все же приятнее не в пример. Мы так и не поняли, почему он высказывает эти мнения и в связи с чем их меняет. Укорял меня в том, что я уже десять лет как поклоняюсь Сатурну, попрекал "древней женщиной, еврейской магиней": "Ты понимаешь? Она пустила тебя, как Нож, блядь. Красивый такой нож, я не могу, с инструк... струк... ин-струк-тированной ручкой! Что мои силы по сравнению с этим. Я как вошь по сравнению с этим. Я как блоха по сравнению с этим. Нет, я вошь, ты понимаешь, я это знаю... но я прорвусь." Потом сказал: "Я вот за что евреев не люблю. Что им ни скажешь, им все стебалово. А вот мы, русские, с нами не так. Со мной не так. Для меня все по-другому. Я русский человек. Какой я русский человек? Посмотри мне в глаза. Я монгол." На приглашение переменить тему отвечал игриво: "А что мне за это будет?" Потом пояснил, что он такой еврей, что мы все по сравнению с ним не евреи, а хуйня жидовская. "Я один здесь еврей," --- и заплакал.
Я попросила Чернова рассказать, как он был маленький, кто была его мама и чем она занималась. "Моя мама, --- с готовностью отвечал Чернов, --- занималась тем, что жила в Кашире и всю жизнь мечтала попасть в Москву. Это ей удалось. Я из пролетарской семьи."
Еще Чернов говорил: "Если вы скажете... что я должен... освободить вас, так сказать... от моего неприятного общества. Я готов! В любой момент." Ну я в какой-то момент и сказала, причем вежливо --- дети больны, сказала, завтра процедуры и к врачу; это было в четвертом часу утра. Вот тогда и начался шум, о котором я упоминала в прошлом письме: Чернов не хотел уходить.
Чернов проверял незабытые вещи: не забыл ли. Чернов находил на полу детские ботиночки и подбрасывал их в воздух, делая вид, что не может найти своих. Потом надел один ботинок, а второй крутил в руках и пытался к ноге приставить, поясняя: "Вот этот ботинок... он каким-то образом у меня тут. Он наделся. Как это произошло, почему --- я не знаю. Я за это не отвечаю. А вот этот ботинок я --- ЕБАНЫЙ В РОТ! --- не могу надеть." Рассуждал он дальше крайне долго, в основном о любви, говоря так, как говорит о ней лимита; я несколько разнервничалась и пару раз ошибкой заехала гостю в рожу. Тогда он сел на пол, сказал, что все правильно, так и следует с ним обращаться, и принялся целовать ручки мне и Каледину. "Ты один у меня брат остался, --- говорил он при этом Диме, --- потому что мужик." Потом Чернов стал хохотать, плакать, швыряться предметами, потом вдруг полез ко мне драться и действительно сильно поцарапал, следы остались долгосрочные и какие-то ядовитые. Уходил он весьма постепенно: выл на лестничной площадке, под дверью, в лифте, в подъезде, бродил кругами вокруг дома и тоже выл, хохотал и плакал. Возвращался и ехал опять. Хорошо еще, никто этим не заинтересовался --- видимо, жильцы дома рассудили, что кавказские террористы ведут себя по-другому.
Наутро, вполне по Берну, Чернов извинялся: амнезия, дескать, а на обратном пути украли деньги и паспорт.
Пока!
:ЛЕНИН: