gollie
 |
Начинаем трансляцию из Гуверовских архивов
Донесение Клёпикова Савинкову
Копия.
С е к р е т н о .
Владивосток, Пушкинская ул.,
д. 11, кв. Жернакова.
Б . В . С а в и н к о в у .
Варшава, гостиница Брюля.
27 сентября 1921 г.
Дорогой мой Борис Викторович,
Завтра, а может быть, послезавтра отходит пароход в Европу. Пользуюсь оказией: уезжает в Германию учиться мой приятель-студент, и я посылаю с ним настоящее письмо для Вас и разный информационный материал.
Ваши два письма для меня переданы ген. Рычковым в мае месяце по освобождении моём из китайского застенка.
В июне я послал Вам телеграмму, но подтверждений об этом не имею от Вас. А до этого я послал письмо с полной информацией дел на Дальнем Востоке, как Вы и просили, и с подробным изложением случая, произошедшего со мной в Харбине. А именно: мой тайный арест китайцами и такая же попытка ими отправить меня на советскую территорию. Только случайность помешала этому осуществиться. Для каких-то целей советчикам нужно было захватить меня только живым. Примите это к сведению и руководству.
С образованием Приамурского Правительства я сделал письменное заявление об этом харбинском беззаконии с выдачей меня Советам. Это заявление моё печатается отдельной брошюрой: В плену у китайцев.
Не знаю, кто находится в Вашем окружении и исполняет мои обязанности. Если Александр Аркадьевич, то можно быть спокойным, хотя он иногда и бывает шляповат.
С крахом Белой Сибири в Монголию ушёл отряд ген. Касагранди с остатками отряда ген. Перхурова. В этом отряде армии барона Унгерна, тоже находящегося в Монголии и ушедшего из Забайкалья, оказался и капитан Рудой.
В монгольских отрядах произошёл бунт в туземных частях, при подавлении этого бунта был смертельно ранен капитан Рудой. Умирая, он сделал признания, что он является родным братом Сталина и в Москве по заданиям лично от Троцкого проник в нашу московскую организацию Союз защиты Родины и свободы в 1918 году.
Как Вам известно, капитан Рудой одно время был в окружении Любови Ефимовны и во время моего кратковременного отсутствия из Москвы (с поездкой в Рыбинск), исполнял мои обязанности при Вас. Только в Рыбинске он отстал и мне удалось Вас оттуда вывезти, не ожидая капитана Рудого с ответом по данному ему поручению.
Вспомните, как нас искали на всех путях и какими способами я вывез Вас. Не ясны ли теперь и эти причины, что наше Рыбинское выступление не развилось в самом начале в более грандиозное, чем Ярославское со всеми теми запасами оружия и прочего оставленного в Рыбинске разоружившейся там 5-ой Армией Северного фронта германской войны.
Рыбинская наша организация, как Вам известно, была сильнее Ярославской и именно Рыбинск должен был дать Ярославлю артиллерию и прочее оружие.
Из признаний капитана Рудого стало известным, что он до падения Омска всё время находился там, при ставке Верховного.
Весьма Вас прошу задуматься над тем: как и почему капитан Рудой очутился в фавор Любови Ефимовны и её желание приблизить его к Вам и интриги против меня, чтобы отстранить от Вас. Случайность ли всё это или сложный ход Троцкого? По признанию капитана Рудого он сносился только лично с Троцким без всяких посредников. Подумайте над этим вопросом хорошенько и вспомните азефщину...
И раньше, и теперь я не хочу вмешиваться в Вашу личную жизнь. Я только протестовал, что Л.Е. вмешивалась в дела нашего Штаба и что ей были известны дела этого Штаба. Протестовал и против того, что считал пребывание женщины неуместным там, где предназначалось быть сражениям и боям.
За много лет нашей дружбы единственный раз между нами произошёл крупный разговор по этому вопросу, когда я оборвал резко и грубо Л.Е. за её вмешательство в дела Штаба в Рыбинске за несколько часов до начала нашего вооружённого выступления. Вспомните, что мною был поставлен вопрос: или-или. Вспомните и о той драматической сцене, когда Вы поднялись по скрипучей лесенке ко мне в комнату того купеческого дома, где мы имели тайное пристанище, когда я уже собирался уезжать в Москву. Вы тогда просили меня не оставлять Вас, заявив, что никакого вмешательства в дела её со стороны Л.Е. в будущем не будет, и просили только об одном: не быть грубым с Л.Е.
Впоследствии у меня, как Вам известно, уже в Казани установились дружеские отношения с Л.Е. после того, как она перестала интриговать против меня с отстранением и когда после моего тяжёлого ранения, по попустительствам ничему не научившихся Лебедева и Ко эсеров, при моём усмирении взбунтовавшегося 2-го пехотного Казанского полка, отправлявшегося на позиции, совместные с рабочими порохового завода, она первая узнала об этом и ворвалась в кабинет Командующего, отбросив в сторону часового, преградившего ей дорогу, с сообщением Вам о моём тяжёлом ранении. А затем своими ночными дежурствами напролёт при моём пребывании в госпитале.
Но всё же несмотря и на всё это, и на то, что только благодаря ей и её уходу вы спаслись во время Вашей болезни тифом после Ярославского и Рыбинского восстаний в условиях самого труднейшего скрывания в большевистском районе, Вам всё же следует не особенно доверяться и не говорить о наших планах и намерениях абсолютно никому, кого это непосредственно не касается. Я опять и опять прошу Вас не забывать Азефа и все его трюки, которые он проделывал с Вами.
Кстати, помните ли Вы графиню Ланскую, которая так упорно добивалась свидания с Вами в Москве. На все её домогательства я морочил ей голову, что Вас в Москве нет и проживаете Вы под Москвой, всякий раз обещая ей устроить это свидание, когда Вы придёте в Москву. Однажды Вы даже хотели этого свидания. Но я категорически отказался его устраивать, как бесполезное и возможно опасное. Я также протестовал против Вашего свидания и с А. Ф. Керенским, но Вы пошли на это по уговорам Фабриканта и я, по Вашему же впоследствии заявлению, оказался прав, что на это свидание не следовало идти. Кроме устроенного мною скандала и Вашей ссоры с Н. Д. Авксентьевым, ничего не получилось из этого свидания. Вы не можете отрицать, что у меня были нюх и звериное чутьё, которые неоднократно предостерегали Вас не делать ненужного и неоднократно спасали от неминуемой гибели. Итак, японская разведка разоблачила графиню Ланскую. Оказалось: она и не графиня, и не Ланская, а еврейка - Рыдник и быв. ветеринарный врач Купянского Уездного Земства. До германской войны и всю войну, революцию, гражданскую войну графиня Ланская была немецким тайным агентом и действовала по заданиям Генерального Штаба, а также и Советов. Помните, она была в Новочеркасске, когда создавалась Добровольческая Армия, и была весьма близка с Д.Кошелёвым, который был вхож к ген. Алексееву и имел от него серьёзные поручения; она была и в Омске в окружении атаманов Красильникова и Волкова (плетя там паутину), которые ликвидировали Директорию; она была и в окружении адмирала Колчака, и генералов Лебедева и Голицына, и вообще Ставки Верховного. При генерале Дитерихсе она была в Штабе формирования казачьих частей, дружины святого креста и дружин зелёного знамени, а потом, перейдя советский фронт, привезла из Иркутска атаману Семёнову последний приказ адмирала Колчака о передаче всей полноты власти атаману Семёнову, что вызвало братоубийственную рознь и прочее между армиями: сибирской, забайкальской, амурской и приморской; она была в окружении близких лиц к ген. Хорвату в Манчжурии и среди чехов в качестве сестры милосердия, а также вертелась среди высшего японского командования на Дальнем Востоке и в китайских генеральских сферах.
Мой тайный арест с попыткой отправить меня на советскую территорию, я убеждён, был не без участия графини Ланской, ибо она, благодаря неосторожности журналиста А.И.Коробова, почувствовала, что я о чём-то догадываюсь, или своими Московскими сведениями о ней могу быть опасным для неё.
В Москве я графиню Ланскую встречал в квартире П. Б. Струве и в доме Свешникова, и по-видимому, в последнем она и проживала, т. к. дружила с курсисткой Свешниковой, которая являлась подругой Липочки и по просьбе последней, как мне известно, исполняла поручения нашей организации.
В последний день нашего пребывания в Москве с эвакуацией нашей организации в Ярославль и Рыбинск я повстречался на улице с матерью курсистки Свешниковой, которая сообщила мне, что её дочь при загадочных обстоятельствах была арестована и немедленно расстреляна Чекой, и она полагает, что её дочь, по-видимому, что-то узнала или обнаружила о графине Ланской; сообщив всё это, Свешникова задала мне вопрос: Действительно ли графиня Ланская является таковой? Я тогда ответил полным незнанием и сообщил, что познакомился с графиней Ланской в их же доме.
Будучи командированным Военным Министром Бароном А.П.Будбергом совместно с ген. Рычковым в Томск, в день моего отъезда оттуда после падения Омска я встретил на главной улице Томска двух военных, один из которых мне почему-то стал во фронт и лихо откозырял. Одного я узнал как быв. адъютанта ген. Корнилова - поручика Долинского, и, после того, как я поздоровался с ним, он мне представил второго военного в форме вольноопределяющегося с заявлением: Неужели Вы не узнаёте графиню Ланскую? Я от такой неожиданности даже на мгновение растерялся. Графиня же артистически разыграла роль радости встречи со старым задушевным приятелем. Поручик Долинский пригласил меня в ближайшее кафе, и графиня Ланская начала рассыпаться в комплиментах по моему адресу и в частности за мою смелость, что я первым поднял вопрос в печати о красном офицерстве и также за взятие мною в плен в Казани Академии Генерального Штаба. Здесь я узнал к своему удивлению, что графиня Ланская была и в Казани, и в Омске. В Томске поручик Долинский и графиня находились при Штабе генерала Голицына (быв. Генерал для Поручений при Главковерхе генерала Голицына), формирующего Дитерихсовские дружины: святого креста и зелёного знамени.
Генерал Голицын со всем Штабом попал в плен к красным, а поручика Долинского я впоследствии видел несколько минут в чине капитана на станции Манчжурия в качестве личного адъютанта атамана Семёнова, тогда, когда уже были оставлены Чита и всё Забайкалье, и я приехал на эту станцию по поручению телеграфного агентства Восток. Поручик Долинский устроил мне свидание с атаманом Семёновым.
О моей встрече в Харбине с С. Н. Третьяковым перед его отъездом во Францию и условии с ним, когда я уезжал во Владивосток к генералу Барону Будбергу, в личном распоряжении которого с ген. Рычковым я числился, Вам, наверное, известно от С. Н. Третьякова.
(продолжение следует)
Current mood: деловое
Current music: Дмитрий Хворостовский - Кредо
(0 replies)
|
tiphareth
