Машка позвонила в 7.30 и спросила, идем ли мы гулять в парк. В окне - непрерывный дождь. Машка, ты в окно сегодня смотрела?..
Конечно, она не смотрела. Она вообще еще глаза не открывала, а мой номер набрала наощупь.

Место отдыха. Вы человек добрый и покладистый. С вами просто и легко. Увлекаетесь изготовлением маленьких скамеечек и восстановлением выброшенных елок. Единственное, что можно посоветовать вам следить за углом наклона Пизанской башни для вывода нового вида вечнозеленых итальянских елей.

Пройти тест "Какой вы дорожный знак".

Бросил курить сам - брось курить другому.

Некоторые утверждают, что бывают лучшие миры...

Решено: начинаю писать роман. Прямо тут.
Называться он будет... Называться он... слушайте, подскажите вариант названия! У меня с заголовками всегда напряженка.

Мы купили дочке знаменитую Фантазию-2000. Первая Фантазия у нее уже была. В самом деле, замечательный мультфильм, в котором на классическую музыку положены короткие рисованные сюжеты. На мой взгляд, не лучше итальянского Allegro non Troppo, но тоже очень хорошо в своем роде: изящно, с добрым юмором, иногда немножко слишком американским, но это дело вкуса. Фантазия-2000 отличалась от своей предшественницы тем, что многие сюжеты в ней были созданы с применением 3D-анимации. Между прочим, очень красиво, местами просто захватывающе. Мы смотрели фильм всей семьей, и, когда дело дошло до истории стойкого оловянного солдатика, я радостно переглянулась с мужем: ах, какие молодцы эти американцы, как красиво сделали мультик, и правильно, это же Андерсен, не все счастливых порхающих бегемотиков изображать Правда, меня слегка напрягло сходство танцовщицы то ли с Мерилин Монро, то ли с куклой Барби, но живые, прелестные движения трехмерной балерины, очень точная, андерсеновская цветовая гамма, замечательно устрашающий Черт из коробочки и милая простодушная физиономия одноногого Солдатика быстро примирили меня с вызывающей сексапильностью героини. Музыка длилась, история любви Солдатика и Танцовщицы развивалась: вот наш герой атакуем в грязной канализационной трубе (ну, да, где же еще!) - да не одной Крысой, а целым полчищем отвратительных крыс (ясно, американцы без этого не могут, одна какая-то жалкая крыса - это не героизм, их должно быть не меньше сотни!) Вот его глотает рыба Вот рыбу поймали Вот кухарка окликает из окна разносчика Вот рыба уже на кухне Солдатик выскальзывает у нее изо рта на пол (мы с мужем быстро переглядываемся: да-да, какие молодцы эти американцы, никаких ножей, никаких распоротых рыбьих животов!) С чувством признательности смотрим дальше, и тут
На этом месте любой знаток американского кинематографа со всезнающей усмешкой на лице откинется на спинку своего кресла и пожмет плечами: ну-у, это же элементарно!.. Конечно, элементарно, и нам пора было бы привыкнуть, после стольких лет жизни в Америке. Но - я не ожидала, честное слово. И чуть не заплакала от обиды. И с трудом подавила в себе желание выключить к чертям собачьим это беспардонное вранье. Вы уже, конечно, догадались: Черт из коробочки в очередной раз атакует вернувшегося из дальних странствий героя, и герой уворачивается, злодей промахивается и сам падает в камин к вящей радости положительных персонажей. И сгорает там всем на заглядение. (Кобра с Сильвестром Сталлоне в главной роли). А Стойкий Оловянный Солдатик и его Прекрасная Танцовщица дружно берутся за руки и замирают в счастливой позе: всем понятно, что, как только занавес опустится и экран погаснет, они сыграют свадьбу и станут жить-поживать и добра наживать.
Между тем, любому ребенку, выросшему в России, известно, что Солдатик и Танцовщица оба сгорели в огне камина: Солдатик - за любовь, а девушка, кажется, просто за компанию. Потому что коварный автор в своей сказке так и не дает читателю внятного ответа, любила ли Танцовщица когда-нибудь одноногого героя, или просто была очаровательно красивым, легоньким, как пух, бессмысленным кусочком раскрашенной бумаги, брошенным в камин случайным и равнодушным, как судьба, сквозняком
Создатели русского мультика, правда, оказались людьми романтичными и восстановили справедливость: их балерина бесстрашно бросается в огонь за возлюбленным, а вовсе не потому, что кто-то распахнул окно и в комнату ворвался ветер. И это крохотное искажение сюжета, кажется, даже добавляет прелести мультфильму Но все-таки искажение есть искажение. Однако, в России можно было хотя бы надеяться, что ребенок немного подрастет и прочитает эту грустную историю, и будет лежать под одеялом, глотая слезы, и выдумывать, как в комнату вбежала служанка!.. И спасла обоих, выплеснув в пламя воду из чайника!.. И тогда оказалось, что балеринка ЛЮБИТ солдатика! И они с тех пор жили долго и счастливо в живописной хижине в горах
А, собственно, чего это я разнылась? Может быть, создатели облегченных версий и занимательных комиксов вполне правы, и совсем не нужно травмировать хрупкую психику ребенка всеми этими страстями-мордастями? Вот посмотрите: моя дочка затыкает уши и зажмуривает глаза, когда бедная падчерица в январскую стужу и лютую метель бредет по темному лесу за подснежниками, а по ее следу тащится голодный волк. Она боится, отворачивается и выключает телевизор. И потом плохо спит ночью. А ребенок должен: а) хорошо спать и б) хорошо кушать, чтобы вырасти здоровым, веселым, жизнерадостным и розовощеким поросенком тьфу, не поросенком, конечно, а гражданином! И это мы все, наверное, больные и унылые - мы все, родившиеся и выросшие в России. А здешние школьники хорошо защищены от любой душевной тревоги, даже от малюсенького сквознячка, который способен, между прочим, унести хрупкую душу прямо в камин! Не самое приятное место, как вы понимаете.
Зато американских детей родители закаляют с самого рождения, малыши ходят зимой в легких куртках и без шапок - и не простывают. А в здоровом теле - здоровый дух. Если нужно сбросить стресс, можно оторвать парочку конечностей неприятелю в какой-нибудь роскошной компьютерной игре, а вовсе не придумывать счастливые концы старым, глупым, романтическим сказкам. Потому что все эти концы уже придуманы за них и замечательно красиво нарисованы. Да здравствует счастливый конец! Стойкий, оловянный хэппи-энд! Герой всех победит, не сомневайтесь. И в камин свалится именно тот, кому положено.
А от танцовщицы осталась только блестка, господа. Да и она уже не блестела - почернела, как уголь.

Нам с этих кораблей матросы бросят сеть,
В ячейках серебром и медью марш забьется...
Не медли, мой тунец! Нам предстоит висеть
В уродливом мешке над холодом колодца.

Не пойманным - не спи, позволь себя добыть
И выпусти, грустя, солдатика из пасти.
Мой сказочный тунец, как весело любить
До холода в груди обугленное счастье!

Мой стойкий, на одной серебряной ноге,
Распоротый штыком, отравленный зарином!
Нет славы в том, чтоб стыть в холодном пироге,
А есть - чтобы сгореть в крахмале балеринном.

Мой бедный, бей хвостом, роняя чешую.
Чешуйкой серебра медаль к груди прилипла.
Не бойся, я с тобой. И я тебе спою -
В гудении огня и шорохе прилива.

Черновик там или не черновик, все равно переделывать не буду, и вообще... Да, название я так и не выбрала.

_____________

Луна была абсолютно круглой - полнолуние, - скорбные брови, опущенные к вискам глаза и темное пятно рта просматривались отчетливо, как на иллюстрации к сказкам Пушкина: "Ждет-пождет с утра до ночи, смотрит в поле, инда очи разболелись глядючи с белой зори до ночи..." Ну, и, конечно, "не видать милого друга". Дом потрескивал время от времени, поскрипывал, намекал: ты закрыла стеклянную дверь в кабинете?.. А если и закрыла, что толку - она стеклянная, и при желании любой маньяк...
Я представила себе этого маньяка: искаженное лицо Психа, темно-рыжий свалявшийся старушечий парик, огромный кухонный нож в трясущейся от вожделения руке. Зеленый автомобиль смутного образца пятидесятых годов. Или шестидесятых? Неважно. Важно до оцепенения пугающее присутствие кого-то чужого в моем доме.
Дом скрипнул ступенькой лестницы. Он никогда не упускал случая напомнить, что он - не мой, что мне не принадлежит в нем ни единая половица, ни одна стена, и, если я уйду отсюда, он не заплачет. Строго говоря, мне не принадлежит не только дом. Совсем ничего - даже кофейная чашка, хотя я купила ее собственноручно. Даже портрет Иванова-Солдатова на стене в кабинете, подаренный им когда-то в минуту страсти пылкой, а потом передаренный мною Марго после ее долгих стенаний.
Марго так и не забрала портрет, и Иванов-Солдатов романтически взирает на меня со стены - весь такой же чужой, как эта стена, ничуть не хуже.
На последнее сборище он привел с собой, интимно держа за кончики пальцев, очередную инженю-пипи с пунцово-желтой розой в трогательной лапке. Вечный иваново-солдатовский тип. Наивные глазки жертвы. Лариса Гузеева в роли бесприданницы и роковой красавец подлец Паратов.
У Иванова-Солдатова была, кстати, какая-то жена, которая, видимо, тоже в свое время выступала в этом нежном амплуа, но давно перешла в разряд кормилиц, или благородных старух - словом, персонаж незапоминающийся, необязательный, прилежно маячащий где-то на задворках пьесы и необходимый режиссеру только изредка, скорее как дань традиции и чтобы было кому поставить в вазу забытые главной героиней цветы.
Я видела ее, кажется, пару раз, но, убей бог, не могла бы вспомнить, как она выглядит - так, желтоватое пятно полной луны со скорбными чертами, смутно проступающими на бледной поверхности.
Дом вздохнул в последний раз, засыпая, звякнул дверной цепочкой в полусне: напоминание, в котором я не нуждалась. Я и без напоминаний проверила все двери по нескольку раз - официальную входную, которой почти не пользовались летом, широкую стеклянную, выходящую на стриженую лужайку в пять шагов шириной, скрипучую дверь в гараж, которая все равно не запиралась, потому что замок заедал, и однажды из-за этого Иванову-Солдатову пришлось ночевать в гараже: наверху в спальне не слышен был несущийся снизу раздраженный стук.
Наружная дверь гаража всегда казалась мне ненадежной, она поднималась и опускалась на допотопной пружине и грозила упасть на голову, но в качестве преграды для маньяков была хлипковата.
С некоторых пор я приобрела обременительную привычку спать в ночной рубашке - угрожающий гул самолетов, взлетающих или заходящих на посадку в близком аэропорту, наполнял каждую ночь ожиданием какой-то войны, и мне не хотелось, если что, выбегать на улицу голышом. Вообще, гудение самолетов всегда вызывало у меня тревогу: "При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна", - не легкую, будоражащую и манящую тревогу, связанную с дальними поездками и надеждой, а гнетущую и прижимающую к земле. Кажется, детство жены Иванова-Солдатова прошло неподалеку от железнодорожного вокзала, под стук колес и рассветные крики электричек. Впрочем, утверждать не берусь - я ее совсем не помню.
Перед тем как подняться в спальню, я вынула из кухонной раковины мокрую пунцово-желтую розу и, оставляя цепочку капель на желтом линолеуме кухни, отнесла ее в гостиную и поставила в узкую керамическую вазу, скучавшую посреди стола.

-------------------

- Женщина оплодотворяет мужчину на эмоциональном уровне... - Марго запнулась и посмотрела на меня с осуждением. - Ты меня не слушаешь!
- Слушаю, слушаю.
- Ну, вот. Если взять, допустим, меня и Храмова...
- Тебе налить еще кофе?
- Давай. И пойдем покурим.
Почему-то мы предпочитали замкнутое пространство гаража свежему воздуху лужайки. Гараж был прокурен насквозь, усыпан пеплом, как погибшие Помпеи, и круглый столик, сосланный сюда за ненадобностью, был весь покрыт круглыми отпечатками бесчисленных чашек кофе, выпитых в одиночестве или в компании Марго.
- Так вот, мужчины оплодотворяют женщин на телесном, более низком уровне, и поэтому...
- Тебе подарить помаду?
- Что? А, помаду. Не надо. Потом.
- Марго, когда ты начнешь краситься? Тебе уже тридцать, ты скоро перестанешь оплодотворять мужчин на эмоциональном уровне.
- Не перестану! Или нет, перестану. Ты права. Уже перестала.
Марго вздохнула и с трагической улыбкой развела руками. Чашка с остатками кофе опрокинулась, прокатилась по столику, упала на бетонный пол и разбилась.
- Марго, ты неуклюжая корова.
- И толстая жопа. Я знаю. Прости!
Марго принялась подбирать осколки.
- Да ладно...
Я прошла узким коридорчиком мимо кабинета, поднялась в кухню, оторвала кусок бумажного полотенца и взяла другую чашку для Марго. Потом подумала, вернулась и захватила теплый еще кофейник.
За стеклянными дверями кабинета на лужайке стоял Иона в сером клетчатом пиджаке. Он был похож на чистосердечное признание: каминный пастушок, заблудившийся в темном лесу и от нечего делать играющий на дудке. На ее заколдованные звуки бегут, ломая ноги, несчастные овцы.
Я поставила кофейник на пол, подошла к двери и прижалась к стеклу. Разумеется, это был не Иона. Просто какой-то очередной маньяк, как я могла перепутать...
- Ты где? - Марго приоткрыла дверь гаража, и в коридорчике сразу запахло старым табачным дымом, влажным зноем и сырым бетоном.
- Иду. У меня тут маньяк на лужайке.
- Это не маньяк. Они днем не гуляют, ты что, не знаешь? Это просто какой-то придурок - в пиджаке в такую жару... Так вот! Ты не дослушала. Если взять, например, меня и Володю, то становится понятно, что я не могу его оплодотворить, потому что он сопротивляется, а он не может меня оплодотворить, потому что мне от него ничего не нужно...
- Брось ты его, - я вытирала кофейную лужу на столике бумажным полотенцем.
- Он не бросается, я сто раз пробовала.
- Тогда расслабься и получай удовольствие.
- Не могу. Вот Храмов...
- Слушай, пойдем внутрь, здесь уже дышать нечем.
- Сейчас, - Марго старательно затушила окурок в переполненной пепельнице. - Зачем было кофейник таскать с места на место... давай я возьму чашки.
Маньяк постучал пальцами по стеклу. Это был Иона в своем сером пиджаке, слегка заросший, слегка под газом, но вполне узнаваемый.
- Эй, девчонки, хотите пива?
- Это твой новый сосед?
- Представления не имею. Пойдем на кухню.
- Слыхала? "Девчонки". Приятно, да? Мы с тобой тети-девочки, как говорил Храмов. Типа - маленькая собачка до старости щенок.
- Он нас просто не разглядел сквозь стекло. Надо, кстати, помыть...
- А вот Храмов...
- Слушай, ты забудешь, наконец, своего Храмова? И забери отсюда этот портрет, он мне уже глаза намозолил.
- Потом. Мне все равно сейчас его вешать некуда. Между прочим, хороший портрет. Если не знать, можно подумать - романтический герой, лорд Байрон в молодые годы, "Онегин, я скрывать не ста-а-ану!.."
Я подошла к окну гостиной и посмотрела вниз. На лужайке никого не было.
- Все мужики - маньяки, правда же? - Марго отхлебнула кофе и сморщилась. - Остыл.
- Угу... и след простыл... Твой Володя уж точно маньяк. Достойная замена Храмову.
- Ну, Храмов не был маньяком, - с сомнением протянула Марго. - Он был, наверное, женщиной. Или ангелом. Потому что оплодотворял меня на духовном уровне. Я в то время написала все свои лучшие картины.
- Напиши еще одну. Для меня.
- Какую?
- "Иона, выходящий из брюха кита". То есть из чрева. Но это неважно.
Марго задумалась.
- А что? Это сюжет. Серо-зеленая гамма. Грозовое небо. Фиолетовое. И кит фиолетовый... Этот Иона, он был кто? Моряк?
- Пастух. Он играл на дудке.

--------------------------

Кажется, моя затея с романом потерпела фиаско. Как, впрочем, любая другая моя затея. Никакой из меня романист - для этого нужно быть стайером, а я спринтер.
Ну и ладно.
И даже котенка мне никто не подарит! А вы говорите...

Подарите мне кто-нибудь котенка.

- Вас подвезти?
Церемонный полупоклон в сочетании со спортивными трусами до колен, разумеется, обладает убойной силой.
- Спасибо, я дойду.
- Вы, может быть, обиделись? Ну, конечно, у меня не шестисотый мерседес, а всего лишь пятисотый, но я от чистого сердца...
- Я люблю ходить пешком.
Взор раненого оленя:
- Вот... моя визитка.
На визитке написано "Президент". И номера телефонов - домашний, рабочий, мобильный, спутниковый, еще какой-то, электронный адрес, факс, номера карточки социального страхования и кредитных карт...
Пятисотый мерседес гуднул и умчался.
Я дошла до дому и отключила телефон. В окне налетевший ветер грубо рванул крону молоденького клена на краю лужайки, вдалеке громыхнуло, потом еще раз, надвинулась темная синева, и, наконец, косо, как из лейки, ударило по стеклам крупным дождем. Дом вздрогнул и поежился, занавески затрепетали, наверху кто-то прошел легким шагом, и зазвенел отключенный телефон.
- Алло? - я взяла трубку.
- А-а-алё... У меня кончились монетки, не вешайте...
- Иона? Вы еще живы?
- Уже нет. Но какое это имеет значение? У нас гроза. Отвратительная погода - то метели, то грозы. Помехи. Примите телеграмму: "Я - ВАС - ЛЮБЛЮ".
- Конечно. Куда вы денетесь, я же вас сама придумала.
- Ошибаетесь. Человек не может придумать того, чего нет. Всё где-то существует. Мы можем только вспомнить.
Я не могла его вспомнить. Как я могла его вспомнить? Ну, да, у нормальных женщин существует романтический герой - образ либо до предела конкретный, либо собранный из конкретных же лиц: Антонио Бандерас плюс Владимир Машков, плюс нос Ивана Ивановича с ушами Ивана Кузьмича... А можете ли вы представить себе романтического героя, кое-как составленного из Кая, Гамлета, Крысолова и Питера Пэна? Их же никто не видел.
Их можно только выдумать - и больше никогда не смотреть ни на каких мужчин, потому что с них нечего взять, кроме дежурного восторга в койке, романтического портрета на стене и пунцово-желтой розы, предназначенной вовсе не тебе и даже не жене, а очередной инженю-пипи с повадками картавого ангелочка...

И это вместо котенка!
Меня выкинула из френдов любимая skolopendra
Печально.
И - еще не смотрела - но сдается мне, что много кто еще.

Да, так вот. Едва я положила трубку, дождь кончился. Просто прекратился стук капель по стеклу, дом сонно вздохнул и повернулся на другой бок - в стеклах на мгновение отразился обнаженный кусочек неба и опять настал полумрак. Гроза напоминала о себе отдаленным ворчанием, обещала вернуться. Я распахнула входную дверь и наступила босиком на мокрый, теплый, не успевший остыть под коротким дождем асфальт. Чахлый розовый куст в глиняном горшке справа от входа и упрямый плющ слева стряхивали остатки влаги, спина каменной жабы была покрыта мелкими каплями. Гроза не разрядилась, и в воздухе висела горячая душная тропическая сырость. Я попыталась вдохнуть липкий воздух - он не вдыхался, застревал в горле, - и поспешила сбежать назад, в кондиционированный холод. Дом осуждающе звенул дверью и прикрыл глаза.
_______________

Городок назывался Нежноженск, и он не имел ничего общего с Филадельфией, где проживали наши соседи, с эмигрантской черной дырой, грибным салатом, и капустным салатом, и салатом "оливье", мясным пирогом и селедкой, и гусиным паштетом польского продуктового магазина, дешевой эмигрантской мебелью "под итальянский лак", колбасой, дешевыми пластиковыми жалюзи в окнах, выгулом собак и кошачьими консервами, мощными бедрами и внушительными животами, дешевыми майками и шортами в любую погоду и нескрываемой серой нищенской жаждой денег. В нашем Нежноженске был снисходительно терпящий меня Дом с вероломным кошачьим характером и Парк, где черные белощекие гуси выходили из темной воды на темные аллеи, выгибали шеи и зловеще шипели на прохожих старушек. В парке басовито, как толстые струны, пели жабы, их утробные голоса гулко разносились над полузатопленными стволами деревьев, упавших от старости в реку. Между других, исполинских и таких же старых, но еще живых и вертикальных стволов, между свисающих с ветвей стеблей дикого винограда и ядовитого плюща мелькали иногда оленьи семейства и деловитые беличьи силуэты. Бурундуки и мыши шмыгали из-под ног в заросли, бобры точили дрова, строили плотины, утки лениво окунали клювы в темно-зеленую воду, а в самой середине, недалеко от гулкой арки моста, высилась беседка - крытая жестью крыша, толстые кирпичные опоры и выложенный из того же кирпича основательный очаг посередине, возле которого осенью и зимой грелись пропащие парковые бомжи.
В нашем городке мы с Марго носили летом широкополые шляпы и нежные шелковые зонтики от солнца, презирая плебейский загар, а на углу, между пиццерией и маникюрным салоном, в волшебной книжной лавке продавались стихи Яшки Казановы.
Самыми опасными людьми в нашем городке были маньяки, не умеющие при знакомстве запомнить имя человека ни с первого, ни со второго раза, Иванов-Солдатов, ничем особенно от них не отличавшийся, и мой Иона, работавший наемным убийцей.
Марго порой уходила, потому что ей хотелось свободы, и растворялась в сумерках Филадельфии, придумывая себе в оправдание какую-нибудь байку. На этот раз это была байка о некоей особенной ее, Марго, похотливости, о непреодолимой внутренней жажде обладания мужчиной, что, конечно, придавало ей важности, но на самом деле было всего лишь следствием чтения "Маленькой девочки" Берберовой. Я в это время зачем-то перечитывала дневники Лили Брик и чувствовала себя асексуальной и опустошенной до предела.
Иванов-Солдатов усмехался с каждым днем все более желчно: это означало, что и та, последняя, пунцово-желтая, не оправдала его надежд. Они никогда не оправдывали, и Иванов-Солдатов в промежутках мучил жену, целуя ее и тиская, ероша волосы на ее затылке, тычась носом в сведенные лопатки, и ночь за ночью не успевал ни дописать роман своей жизни, ни уснуть, ни выключить вечно мерцающий экран компьютера внизу, в кабинете...

Не люблю мудаков, ненавижу отсутствие желаний и отвратительную влажную жару, из-за которой невозможно выйти на улицу и просто походить пешком.
И даже все котята живут в Москве.

А, знаю, что нужно сделать. Напиться. И уехать во Флориду.

Уехала во Фло... во Флориду.